В основе военно-морской доктрины Англии лежала теория господства на море, сформулированная еще в прошлом веке английским адмиралом Коломбом. Способами достижения господства на море считались нанесение поражения линейным силам флота противника в генеральном сражении и установление жесткой блокады вражеского флота.

Английское адмиралтейство и военно-морские теоретики являлись сторонниками концентрации основных сил флота в Атлантике, ибо считали своим главным морским противником фашистскую Германию. Согласно плану войны на случай возникновения вооруженного конфликта в Европе английский флот готовился сохранить и укрепить свои морские и океанские коммуникации в Атлантике, уничтожить или заблокировать немецкий флот и прервать морские связи Германии с внешним миром. В бассейн Тихого океана до разгрома Германии предполагалось выделить лишь незначительную часть военно-морских сил и в случае возникновения войны с Японией временно перейти там к стратегической обороне.

В военно-морской стратегии английское правительство придерживалось своей традиционной политики «воевать чужими руками». Оно стремилось возложить главную роль в обороне своих дальневосточных владений на США. Для базирования Тихоокеанского флота США Англия выделяла свою главную военно-морскую базу в бассейне Тихого океана — Сингапур. Английские вооруженные силы должны были лишь оказывать помощь флоту США в удержании английских дальневосточных владений.

Военно-морская доктрина США была во многом сходна с английской. И в ее основе лежала идея завоевания господства на море. Благодаря своему географическому положению США не опасались вторжения иностранных войск на свою территорию. В то же время экспансионистские устремления правящих кругов США толкали страну на всемерное развитие военно-морского флота, который, как они считали, являлся для нее первой линией обороны, основным оружием в войне и последним ресурсом в международной политике. (См. Денлингер и Гери. Война на Тихом океане. М., Военно-морское изд-во, 1939, стр. 17.)

Официальные взгляды США на ведение войны на море основывались на теории морской силы, сформулированной в конце XIX века американским адмиралом Мэхеном. Ведущими принципами мэхеновской теории являлись создание еще до начала военных действий превосходства в военно-морских силах над вероятным противником и внезапность удара по нему. Как полагал объединенный комитет начальников штабов, в случае возникновения войны США длительное время сумеют не принимать в ней непосредственного участия, используя это время для скрытого накопления военно-морских сил, с тем чтобы в нужный момент неожиданно нанести по врагу решающий удар на любом заранее избранном направлении или, говоря иначе, нанести ему поражение в одном генеральном сражении на море.

Рассматривая перспективы будущей войны с Японией, американские военные специалисты считали, что сухопутные армии в этой войне будут играть второстепенную роль. «Сухопутные операции между нами и Японией будут заключаться в основном в обороне своих владений и в захвате под прикрытием флота владений противника; последние операции будут возможны только после предварительных операций флота по очищению моря от кораблей противника». (Денлингер и Гери. Война на Тихом океане. М., Военно-морское изд-во, 1939, стр. 145 - 146).

Таким образом, накануне второй мировой войны военно-морские доктрины Англии и США решающей силой в борьбе за завоевание господства на море признавали линейные корабли, а главным способом достижения победы над морским противником — нанесение ему поражения в генеральном сражении. Английские и американские военно-морские теории фактически прошли мимо появления такого мощного рода сил, как авианосная авиация. Правда, еще в довоенные годы в Англии и США строились авианосцы, но их роль в будущих морских сражениях недооценивалась.

В предвоенные годы большинство военных теоретиков и руководителей Англии и США недооценивали и роль в будущей войне подводного флота. Высокая эффективность действий подводных лодок на морских и океанских коммуникациях в первую мировую войну не привлекла к себе необходимого внимания английских и американских военно-морских специалистов. В результате не только подводный флот, но и противолодочная оборона в Англии и США не получила должного развития.

Военно-морская стратегия империалистической Японии долгое время — вплоть до начала 1941 г. — носила оборонительный характер, поскольку преимущество в военно-морских силах находилось на стороне противников Японии. Однако концепция стратегической обороны не отвечала захватническим целям политики правящих кругов Японии — утвердить за собой монопольное право на господство в Юго-Восточной Азии и странах Южных морей. Японские политические и военные руководители в полной мере отдавали себе отчет в том, что за обладание этим правом Японии придется рано или поздно вступить в смертельную схватку со своими американскими и английскими конкурентами. Между Японией и ее противниками непрерывно шло состязание в гонке военно-морских вооружений.

К началу 1941 г. под влиянием успехов немецко-фашистских войск в Европе и таких факторов, как отвлечение английского и американского флотов в Атлантику и рост собственных экономических возможностей, позволивших форсировать строительство флота, во взглядах японского политического и военного руководства произошли серьезные изменения. Стратегическая концепция, рассчитанная на проведение только оборонительных действий, уступила место активной наступательной военно-морской стратегии.

В процессе формирования новых взглядов японского командования был учтен вероятный характер будущей вооруженной борьбы как упорной и длительной войны огромного масштаба. В Японии понимали, что предстоит бороться против военно-морских сил сразу трех сильных морских держав — Англии, США и Голландии, из которых противником номер один, по оценке японских военных руководителей, были США. Благоприятный для Японии исход в затяжной войне, как полагали японские милитаристы, мог быть только в том случае, если бы японская армия и военно-морской флот были обеспечены в достаточном количестве стратегическим сырьем, в частности нефтью. Японские правящие круги пришли к выводу, что Япония должна упредить своих противников в развязывании войны и, захватив стратегическую инициативу, в кратчайший срок занять богатые полезными ископаемыми районы Юго-Восточной Азии и Южных морей.

Центральная идея новой, наступательной, военно-морской стратегии Японии, принадлежащая адмиралу Ямамото, заключалась в том, чтобы нанести по Тихоокеанскому флоту США, сосредоточенному в Пирл-Харборе, мощный внезапный удар силами авианосного флота, уничтожить его или причинить ему такой урон, от которого он не смог бы оправиться по крайней мере три-четыре месяца. По предположениям японского военного руководства, этого срока было достаточно, чтобы, убрав со своего пути главную помеху — флот США, захватить страны Юго-Восточной Азии и Южных морей в ходе «молниеносных» операций.

Таким образом, наступательная военно-морская стратегия Японии вобрала в себя многое из того, что было выработано военной мыслью на Западе, особенно в Германии, в том числе идеи «молниеносной» войны, внезапного нападения, массирования сил на решающем направлении, придания решающего значения первому удару. Эти идеи были положены в основу плана вступления Японии в войну.

Фашистская Германия хотя и не принадлежала к числу великих морских держав, тем не менее серьезно готовилась к войне с морскими противниками. В основе ее взглядов на способы борьбы на море лежала теория крейсерской войны, разработанная в период между двумя мировыми войнами немецкими адмиралами Гроссом, Вегенером и Редером. Цель крейсерской войны, как она представлялась этим адмиралам, заключалась в том, чтобы нанести тяжелый урон торговому флоту Англии, осуществить блокаду Британских островов и заставить Англию капитулировать. Крейсерская война должна была начаться внезапными мощными ударами по английскому торговому флоту сразу же после развязывания военных действий. Выделяемые для ее ведения военно-морские силы предполагалось еще до начала войны скрытно развернуть на морях и океанах. Главным родом военно-морских сил признавались крупные надводные корабли — линкеры, крейсеры и вспомогательные крейсеры, переоборудуемые из торговых судов. Эти корабли должны были обладать превосходством в вооружении и скорости хода над подобными кораблями противника. К борьбе на коммуникациях в качестве самостоятельной силы предполагалось привлечь подводные лодки.

Крейсерскую войну намечалось вести беспощадно и в быстрых темпах. Считалось, что Германия должна использовать все военно-морские силы как можно быстрее, так как военный успех обозначится лишь в том случае, если нападение на вражеские коммуникации будет осуществляться с полной безжалостностью. Все протесты нейтральных держав должны отвергаться. Чем более безжалостно будут действовать немецкие корабли на коммуникациях, тем скорее они добьются результатов и тем скорее окончится война.

Италия, как морское государство, расположенное в центре средиземноморского бассейна, стремилась занять в нем господствующее положение — превратить Средиземное море в «итальянское озеро». Она в меру своих экономических возможностей развивала военно-морской флот. Однако базирование в бассейне Средиземного моря флотов ее сильных конкурентов — Франции и Англии — не позволило итальянскому правительству создать такой флот, который мог бы с надеждой на успех вступить в открытый бой со своими противниками. Итальянский флот развивался в основном по линии строительства легких быстроходных кораблей, способных совершать стремительные налеты на корабли противника и в случае необходимости быстро уходить от преследования. С момента вступления в войну итальянский флот избегал решительных столкновений с англо-французскими военно-морскими силами, а 11 ноября 1941 г. он подвергся сокрушительному разгрому в порту Таранто и до момента капитуляции Италии уже не играл существенной роли в войне.

* * *

Таким образом, ведущие капиталистические государства вступали во вторую мировую войну, имея различные по своему содержанию военные теории, стратегические концепции и военные доктрины.

Одни из военных теорий, например теории самостоятельной воздушной войны, механизированной или танковой войны, носили явно утопический характер и были отвергнуты жизнью, хотя и оказали известное влияние на формирование военных доктрин и стратегических установок ряда государств. Другие военные теории, к числу которых принадлежат теории тотальной и «молниеносной» войны, появившиеся на свет в агрессивных государствах, неправомерно преувеличивали значение новых средств и способов ведения войны. Эти теории имели решающее значение для формирования военных доктрин государств-агрессоров. Они носили антинаучный характер и в конечном счете тоже не выдержали проверки практикой. Третьи военные теории, родиной которых были капиталистические государства, противостоявшие агрессивному блоку, оказывались в плену устаревших военных догм периода первой мировой войны, выдавая рекомендации по проведению пассивно-выжидательной, оборонительной стратегии в расчете на истощение противника. Практика военных действий забраковала и эти теории, хотя некоторые идеи их и просуществовали продолжительное время.

Многообразие и противоречивый характер военных доктрин и стратегических взглядов различных капиталистических государств, входивших в состав противостоявших группировок, определялись различием их политических устремлений, экономических возможностей, своеобразием географического положения. Переплетаясь между собой, эти особенности оказывали решающее воздействие на политику государств, а через нее и на военные теории, доктрины и стратегию.

Несмотря на крупные изъяны в военных теориях, доктринах, стратегических концепциях, господствовавших в разных капиталистических странах, период между двумя мировыми войнами явился новым этапом в развитии системы мероприятий по подготовке государств к вступлению в войну и разработке способов ее развязывания и ведения. Наступление этого этапа предрешили мощный рост производительных сил, бурное развитие науки и техники и обусловленный этим развитием стремительный прогресс в вооружении армий.

Анализ экономических, социально-политических и военных факторов приводил буржуазных руководителей к выводу, что будущая война примет более ожесточенный и разрушительный характер, чем война минувшая, и что государство, идя на развязывание войны или вынужденное вступить в нее под влиянием складывающихся обстоятельств, должно будет использовать для достижения своих политических целей весь экономический потенциал и выставить на поля сражений многочисленные и технически оснащенные армии. Ни у кого не возникало сомнения, что победить в такой войне можно будет, только предельно мобилизовав все материальные и духовные силы нации.

Из такой оценки характера будущей войны политические и военные руководители главных капиталистических государств делали два диаметрально противоположных вывода.

Руководители государств, обладавших значительным военно-экономическим потенциалом, исходили из предположений, что будущая воина, несмотря на применение в ней таких новых средств борьбы, как авиация и танки, неизбежно примет затяжной характер, поскольку она будет коалиционной, вовлечет в свою орбиту десятки больших и малых государств и развернется на огромных пространствах земного шара. Однако эти руководители, как правило, недооценивали возросшей роли в войне ее начального периода и огромного значения первых внезапных массированных ударов авиации и бронетанковых войск для хода войны с самого начала. Вместе с тем они переоценивали силу позиционной обороны, опирающейся на систему укрепленных полос и инженерных заграждений. Поэтому в этих государствах подготовка стран и вооруженных сил к войне строилась в расчете на срыв наступательных планов противника уже в начале войны и придание ей позиционного характера. Предполагалось, что мобилизация всех сил нации на предельном уровне произойдет в процессе самой войны и, скорее всего, на ее последнем этапе, когда будут созданы благоприятные условия для нанесения решающего удара по истощившему свои силы противнику. Этим и объясняется, что большинство капиталистических государств, вступивших в войну с фашистской Германией и милитаристской Японией, опоздало со стратегическим развертыванием своих вооруженных сил и завершало его в процессе тяжелых оборонительных сражений начального периода войны.

Руководители агрессивных государств (Германии, Японии, Италии), военно-экономический потенциал которых был ниже совокупного потенциала их противников, не рассчитывая на победу в затяжной войне, основывали строительство вооруженных сил и способы их боевого применения на теориях тотальной и «молниеносной» войны, в которой решающая роль отводилась ее начальному периоду. Предельная мобилизация всех сил нации относилась ими к самому началу войны.

Стратегические расчеты фашистской Германии и сторонников «молниеносной» войны строились на использовании для достижения победы ряда факторов, среди которых важное значение имели: политическое разобщение своих потенциальных противников, преследовавшее двоякую цель — исключить возможность одновременной войны на два фронта и обеспечить условия для разгрома каждого из них поодиночке; скрытность заблаговременной подготовки к нападению и упреждение противника в стратегическом развертывании с целью нанесения по нему внезапного первого удара; сосредоточение в первом стратегическом эшелоне максимально возможного количества сил и средств для достижения общего превосходства над противником в начале войны; массированное применение сил и средств, выделенных для начальных операций, прежде всего авиации и танков, с целью создания подавляющего превосходства над противником на решающих направлениях; ведение начальных операций с предельным напряжением, в высоких темпах и на большую глубину для разгрома армий прикрытия противника в короткие сроки, срыва мобилизации и стратегического развертывания его вооруженных сил; нанесение стране, подвергшейся нападению, решающего поражения до того, как она сможет использовать в войне свои потенциальные возможности.

Таким образом, перед началом второй мировой войны военно-политическое руководство двух противостоящих коалиций империалистических государств, примерно одинаково оценивая характер будущей войны, смотрело разными глазами на процесс вступления государств в войну и на ее начальный период. Государства фашистского блока придавали начальному периоду решающее значение, еще в мирное время проводя такие мероприятия, как мобилизация, сосредоточение, стратегическое развертывание войск, с тем чтобы, внезапно напав на противника, в ходе первых операций нанести поражение его главным силам и предопределить ход и исход войны в свою пользу. Политические и военные деятели противостоящей коалиции, несмотря на некоторые различия в своих военно-теоретических взглядах, рассматривали начальный период будущей войны как время ведения оборонительных боевых действии в позиционных или маневренных формах с целью прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск.

Когда война разразилась, то в ожесточенные столкновения вступили не только войска, но и, условно говоря, военные теории, доктрины и стратегические концепции противоборствующих сторон. Как это уже случалось в истории, война оказалась намного сложнее, своеобразнее, чем представлялась творцам этих теорий, доктрин, концепций. Однако она еще раз подтвердила силу и жизненность долгое время наблюдавшихся в истории войн тенденций к упреждению противника в проведении мероприятий подготовительного характера, активизации военных действий в начале войны и перемещению к нему решающих сражений.